Прерванная игра - Страница 42

Я толкнул дверцу и по воздуху выплыл в растворенную пасть канала. Мгновенный холодок в животе - воспоминание испуга, пережитого в первом полете, быстро сменился сладостным ощущением окрепших мышц. Мои движения были плавны и свободны, как у плывущего дельфина, вытянутое тело скользило строго по центру трубы, и суставы внутренних швов-соединений проносились мимо, будто нанизывались на невидимый стержень.

Хорошо помню страх, испытанный мной в первом полете. Меня привели в гравитационный подъемник, надели пояс. От волнения я зажмурился и отчаянно шагнул в пустоту - и все внутри у меня сразу ухнуло. Я перекувыркнулся в воздухе, неуправляемое тело прибило к мягкому ребру стыка. Я поймался за него. От страха не в состоянии был даже кричать, дико смотрел в разверстую по обе стороны глубину. Потом видя, что за мной наблюдают; я осмелился разжать пальцы, и меня подхватило гравитационным потоком.

Я подрулил к одной из конечный площадок и ухватился за гибкий поручень. Ступил на площадку, решетка позади меня автоматически закрылась и защелкнулась. Снял пояс и снова ощутил тяжесть собственного тела.

Выход к внешней пристани остался по ту сторону канала. Передо мною были четыре сводчатых тоннеля, разделенных каменной толщей. Здесь всегда глухо, даже звука шагов не слыхать, будто он пропал в теневых ямах, которые жутко чернели по обеим сторонам коридора, как ловушки. Не знаю почему, но мне всегда делалось страшно в этом месте, хотя на самом деле никакой опасности в нишах нет: в каждой из них к решетчатому заслону подведен входной рукав дуга, соединенного с центральной гра- . витационной установкой.

Побыстрее миновал это место. За последним крутым поворотом тоннеля распахнулся объем главного цирка взгляд потерялся в миражной дали чередующихся каменных кулис и синих просветов пустоты. Первое впечатление бесконечного пространства сохранилось навсегда, хоть я давно уже изучил истинные границы помещения. Зрительный обман достигался одною лишь внутренней архитектурой зала. Но он и в самом деле был громадным: все спортивные площадки, корты и бассейн располагались здесь. Непривычная тишина - обычно здесь всегда было многолюдно и оживленно - поразила меня, до отчаянной боли сдавила сердце. Мягкие подошвы ботинок тонко посвистывали на эластичной дорожке. Звуки эти подчеркивали уныние и мертвую глухоту вокруг. Неприбранные клочки и обрывки ферролент согнало сквозняком в продольную выемку у бассейна.

Вид этой жалкой горстки мусора новой болью пронзил меня. Через силу сдерживая рыдания, я побежал дальше.

Все вокруг напоминало о недавней катастрофе. Мне попались два искореженных шестилапых уборщика-гнома.

Они валялись в безобразных случайных позах, точно раздавленные пауки. У одного была высоко задрппа ходулина с роликовыми катками на подошве.

Я не в силах был смотреть на них.

Вот он и произнес это страшное слово - катастрофа. Внутренне мальчишка весь был натянут и напряжен. Едва я сжился с ним, мне стало ясно: он глубоко чем-то потрясен, даже слова "горе", "беда", "несчастье" не вмещали того, что выпало-испытать ему. И не только он, все они, кто был в это время на Карсте, переживали отчаяние.

Мусор возле бассейна лишний раз напомнил ему о катастрофе. Мусора не должно быть. Сломанные роботыуборщики - не следы преступления, следы погрома, учиненного человеком, озверевшим с отчаяния. Кто-то не перенес вида бездушных машин, выполняющих привычные обязанности. Чистота на Карсте никому больше не была нужна.

Последний поворот, за ним широкая панельная дверь.

Она сама распахнулась и пропустила меня, а потом беззвучно закрылась. Около дюжины столов свободно разместились в пустом зале. Возле каждого по два-три кресла. Ни одного человека не было здесь сейчас.

Я прошел через зал в хранилище. От стальных помещений оно отделено тройной дверью. Через нее не смеют проникнуть роботы - здесь начинается запретная для них зона. Только живое существо может войти в эту дверь.

Блоки книжных стеллажей образовали целый город с широкими сквозными проспектами и переулками. В них легко заблудиться. Самокатные буфы на колесиках стояли наготове, спрятанные. в потайных боксах. Я выдвинул ближнюю и вскочил на нее. У буфы небольшая скорость, Чтобы скорее достигнуть цели, я подталкивало" ногой и разогнал так, что едва не сорвал тормоз, когда понадобилось остановиться.

На задах библиотечного города находился заповедник дяди Виктора.

Дядя Виктор - старший мантенераик планетоида Карст - позволил себе эту небольшую блажь. Правда, когда об этом узнали, подняли скандал и его едва не отстранили от должности. Однако поскольку дополнительные расходы оказались ничтожными-дядя Виктор представил подробную смету проекта,- с чудачеством старшего мантенераика примирились.

По сути это был заповедник старины - давно отжившего уклада и быта. Несколько помещений, примыкавших к хранилищу, дядя Виктор включил в зону, недоступную для роботов. Попасть в эти помещения можно было не только через хранилище, но и через другой вход с трехбарьерной системой пропуска - через него также могли войти только живые существа. Здесь в свободное время собирались друзья Виктора. Более тихого и спокойного места не было на всем Карсте: сюда не доносились никакие механические шумы.

Вот и комната дяди Виктора-старинный диван, обеденный стол, полка с книгами.

Над камином в стену вделана небольшая репродукция.

Я боялся и хотел приблизиться к ней, заранее испытывая восторг и боль, какие изображение вызовет во мне. Но именно эту боль я и хотел испытать сейчас, ради нее и стремился сюда. Больше я уже никогда не смогу увидеть эту картину.